Нерадивая дочь - Лариса Джейкман
– Спасибо, я все поняла, – сказала Татьяна невесело, а доселе молчавший Максим добавил:
– Мы постараемся приезжать почаще. Нужно, чтобы она не забывала нас, память-то слабеет. Этому можно как-то помочь?
– Ну терапия особая есть, конечно, но по правде говоря, обещать что-либо трудно. Главное не это, важно, чтобы ее не покидали силы, чтобы она двигалась, общалась с людьми, одним словом жила, а не доживала. Это основное направление нашей деятельности здесь.
На этом Татьяна с Максимом распрощались со словоохотливой сестрой и направились к машине.
– Действительно, райский уголок, – заметил Максим. – Ну чего ты такая хмурая, все же хорошо. Мы ведь ее не в богадельню отдаем, в конце-то концов. Посмотри, какая красота вокруг!
– Это ее финишная прямая, понимаешь? Мне просто очень тяжело это осознавать.
– А ты хочешь эту прямую сократить, держа больную маму у себя в доме без надлежащего ухода и присмотра? Но зато честно выполняя свой дочерний долг. Кому от этого будет лучше? Тебе? А может, ей, кое-как помытой, кое-как поевшей, кое-как поспавшей?
И тем не менее, после этого посещения Татьяна немного успокоилась. Она понимала в глубине души, что это выход. Даже если бы Эдик с Ликой не уезжали в Грецию и продолжали держать больную маму у себя, прибегнув к помощи сиделок и санитаров, она все равно бы испытывала чувство вины, что не в состоянии помочь. А так она будет рядом, будет стараться навещать ее как можно чаще, не оставлять надолго одну.
А когда родится малыш, она принесет его маме и скажет, что это ее внук или внучка, мама обрадуется и будет ждать этого малыша в гости. Все образуется как-нибудь. Только бы она не потеряла память окончательно, еще хотя бы пару лет продержалась с теми просветлениями, которые у нее порой случаются.
Неожиданно для себя Таня расплакалась. Она понимала, что лучше, чем сейчас, маме уже не будет, и никто на свете не в состоянии помочь.
Когда Эдик с Ликой привезли маму в «санаторий», Таня с Максимом встречали их там. Елизавета Тимофеевна сама вышла из машины, огляделась вокруг и произнесла:
– Это что за лес? Я забыла, Эдик, куда мы приехали?
Тут к ней подошла ее дочь и попыталась обнять. Мама слегка отстранилась, но вырываться не стала.
– Здравствуй, мамочка, – сказала Таня. – Мы очень рады тебя видеть.
Елизавета Тимофеевна оглядела их с Максимом с ног до головы и наконец произнесла довольно громко:
– Знакомые все лица. Имен не помню, извините. Эдик, здесь твои друзья!
Эдуард уже спешил к ним, он обнял мать и сказал:
– Это не друзья, моя дорогая. Это родня. Как доктор нас учил? Тренируем память. Итак, это Танюша и Максим, твоя дочь и ее супруг. Запоминай.
При этом Эдуард поглаживал маму по плечу, она смотрела на всех по очереди, затем вдруг подхватила свою сумочку и спросила:
– Куда мы идем?
Но навстречу им уже спешили доктора, они радушно поздоровались и увели маму с Эдуардом оформляться.
– Вы можете подождать в фойе, вам подадут чай, – сказала им уже знакомая сестра, когда они все вместе двинулись в сторону санаторного корпуса.
Ну а дальше события развивались довольно однообразно. Эдик с Ликой улетели в Грецию, мама осталась под присмотром докторов и санитаров, а Татьяна с Максимом вернулись к своим делам.
Навещали они маму часто. Ее настроение нельзя было предугадать, но они знали, что каждый раз, перед тем как пройти к ней в палату, сестра заходила и предупреждала, что приехала ее дочь Таня с зятем Максимом. Это была обязательная процедура, направленная на тренировку памяти, но каждый раз реакция мамы была непредсказуема.
«У меня уже были врачи сегодня», – могла сказать она, или еще хуже: «Мне не надо ничего, милочка. Пусть сестра заберет все это. Мне дочь приносит и апельсины, и соки. Куда мне все это девать?»
А сегодня, ясным апрельским днем, она вдруг заявила пришедшим Тане и Максиму:
– Ну вот и явились наконец! Сколько же я тебя не видела, сынок, – при этом она протянула Максиму свои довольно ухоженные руки, и он взял их в свои ладони. – А она была пару раз, все толстеет и толстеет.
При этом Елизавета Тимофеевна захихикала и слегка ткнула Таню в живот.
– Ей рожать скоро, мама, – ответил Максим.
– Ну вот и славно, – сказала та, и одинокая слезинка пробежала по тоненькой бороздке на ее щеке и капнула на кружевной воротничок.
***
Татьяна родила в срок. И роды были не такими уж страшными, как ей предрекали, а точнее, пытались предостеречь. Все прошло хорошо, здоровый организм справился отлично, и во время сильной майской грозы, под шумом грома и весеннего ливня раздался всепобеждающий крик новорожденного малыша, долгожданного сына, и счастье захлестнуло молодую мать так сильно, что она подалась вперед, насколько это было возможно, притянула новорожденного мальчика к себе и тихо заплакала.
Сейчас она уже знала, что жизнь ее сложилась, у нее прекрасная семья, муж, ее опора и тыл, а теперь еще и сын, любовь к которому разливалась внутри теплыми, благодатными струями. И она тут же вспомнила про маму, женщину, которая вскормила, вырастила и воспитала ее, неродную дочь, а любила или не любила – разве это так уж важно. Она всегда была ее мамой, и этого никто, никогда не отнимет.
Они с Максимом хранили эту тайну друг от друга. Он никогда не рассказывал жене о разговоре с Елизаветой Тимофеевной, а она никогда не говорила ему, что подслушала его. Должны же быть у мужа и жены маленькие тайны. Может быть потом, попозже, но не сейчас.
Первый визит счастливых родителей с сыном к новоявленной бабушке состоялся вскоре после выписки из роддома. До этого Максим, который так и превратился в глазах его тещи в сына Эдика, навещал ее пару раз, но она никогда, ни разу не спросила его о Татьяне, лишь единожды проронив:
– Какое счастье, что у меня есть ты, сынок. А нерадивая дочь, что с нее взять. Муж, работа дороже матери. Но я не ропщу, Эдик, ты не подумай. Ты скоро меня заберешь домой? Меня ведь выпишут отсюда когда-нибудь?
Максим не нашелся тогда, что сказать. Он накинул своей теще кардиган на плечи и увел ее из парка в палату. Вечер был прохладный, и стал накрапывать дождь.
А вот сегодня все семейство Красновых с маленьким сыночком явилось на встречу с бабушкой. Какой реакции ждать от нее, сказать было трудно, поэтому об этом и не задумывались. Сияло майское солнце, благоухали кусты сирени, на многочисленных клумбах почти до земли склонили свои тяжелые головки ярко-бордовые и густо-розовые пионы, пахло цветами, свежей зеленью и весной.
Молодая чета с малышом на руках проследовала в палату Елизаветы Тимофеевны Садовской. Та сидела в кресле у распахнутого окна, затянутого сеткой и безразлично взирала на весеннюю красоту цветущего парка. Сиделка быстро вышла из комнаты, оставив их одних.
– Мамочка, – осторожно позвала ее Татьяна, – посмотри, кого мы тебе принесли.
Та тяжело поднялась, одернула юбку и направилась к ним, излишне, как показалось Тане, шаркая ногами, обутыми в мягкие сандалеты.
Она подошла к дочери, посмотрела на нее в упор и сказала:
– Вам же тяжело, наверное. Присядьте, – при этом она указала на стул, на котором только что сидела медсестра.
Но Татьяна не послушалась ее, она твердым шагом направилась к кровати, и положила на нее свой драгоценный кружевной сверток. Пока Максим взял тещу под руку и повел ее к внуку, Таня уже успела развязать голубую шелковую ленточку и развернула чудесного розовощекого карапуза, который тут же начал агукать, болтать ручками и ножками. Тоненькая
